Хорал [litres] - Кент Харуф

этот жаркий майский день. Айк достал из нагрудного кармана рубашки две сигареты, стянутые у Гатри, передал одну Бобби. Из кармана брюк вынул коробок спичек, зажег одну и поднес к сигаретам, сначала к своей, потом к сигарете брата, затем ткнул горящую спичку в землю. Спичка затухла, выпустив белое облачко дыма. Они курили и ждали. Спустя какое-то время сплюнули, один за другим, между ног на землю. Поезд все не шел. Они курили, потом выставляли сигареты перед собой, любовались ими, затягивались снова, выпускали дым, смотрели друг на друга, опять курили. Поезда не было. Айк плюнул по дуге в сторону рельсов. Бобби тоже плюнул туда же. Они докурили сигареты и затушили окурки. Потом Айк встал и поглядел вдаль на дорогу. Он еще не видел поезда – ни фар, ни черного блестящего локомотива, поэтому вышел на пути и улегся на них, приложив ухо к рельсу. Вскоре его взгляд переменился.

– Идет, – предупредил он. – Близко.

– С чего ты взял? – возразил Бобби.

– Идет, – повторил Айк.

Его голова лежала на рельсе.

– Я слышу.

Бобби встал и прислушался.

– Ладно, – сказал он.

И они снова присели на корточки вместе, скрывшись в тени выемки в ожидании поезда. Кузнечик сидел на травинке и смотрел на них, жевал что-то. Айк бросил в него комком земли, и он прыгнул на путь. Поезд вдали на переезде издал резкий долгий свист. Они ждали. Монеты и ее браслет лежали на рельсе. Вскоре мальчики уже видели состав, чернеющий в дымке. Он приближался, стал громче, больше, ужасал, как оживший кошмар, земля дрожала, а кузнечик все еще смотрел на мальчиков, – и тут поезд поравнялся с ними. Они увидели человека, стоявшего высоко в ревущем локомотиве, и пыль взметнулась в воздух белым вихрем так внезапно и резко, что им пришлось прикрыть глаза, мимо пронеслась длинная вереница грузовых вагонов с грохотом, визгом и скрежетом, с дребезгом, перестуком колес, стык в рельсе перед ними прогибался под весом вагонов, когда по нему прокатывались колеса, – а потом все закончилось, и человек в последнем вагоне оглянулся на мальчиков, и они уставились на него в ответ, но не помахали ему. Когда поезд был уже далеко, они встали и подобрали монеты и ее браслет.

В тени откоса они уселись на корточки и принялись разглядывать свои богатства. Монетки превратились в овальные диски, и профили президентов стали похожи на призрачные неровные блестящие тени. Лица только угадывались, без глубины или рельефа. Ее браслет тоже стал плоским, тонким, как бумага, и ломким. Они передавали друг другу из рук в руки монеты, рассматривали браслет, а потом вырыли ямку в земле и закопали под откосом четыре монеты и мамин браслет, а сверху положили камень.

– Хочешь еще покурить? – спросил Айк.

– Да.

– Ладно.

Он вынул еще две сигареты из нагрудного кармана, и они сидели и курили в пятнадцати футах от путей, в тени. Смотрели, как солнце блестит на рельсах, и какое-то время не говорили и не двигались.

Макфероны

Как-то днем, ближе к концу месяца, они вышли из конюшни к дому и увидели у ворот черный автомобиль. Незнакомый.

– Кто это?

– Я такого не знаю, – ответил Гарольд.

На машине были денверские номера. Они обошли ее и поднялись на крыльцо. В доме обнаружили его, сидевшего за столом из грецкого ореха напротив девушки. Она держала на руках ребенка. Это был высокий худощавый юноша, и он не встал, когда они вошли.

– Я вернулся, чтобы забрать ее с собой, – объявил он. – И ребенка тоже. Мою дочь.

– Так вот ты кто, – сказал Гарольд.

Он и братья Макфероны обменялись взглядами.

– Ты не встаешь, когда хозяева дома входят в комнату, – заметил Гарольд.

– Обычно нет, – ответил юноша.

– Это Дуэйн, – представила его девушка.

– Я так и понял. И что тебе тут надо?

– Я уже сказал, – заявил он. – Я вернулся за тем, что принадлежит мне. За ней и ребенком.

– Но я не поеду, – уточнила девушка.

– Как же, – отозвался он. – Поедешь.

– Ты хочешь ехать, Виктория? – спросил Рэймонд.

– Нет. Я не поеду. Я ему сказала. Я не уеду отсюда.

– О да, поедет. Она просто ломается. Хочет, чтобы ее уговаривали.

– Нет, не поеду. Дело не в этом.

– Сынок, – сказал Гарольд. – Похоже, тебе лучше уехать. Никто тебе здесь не рад. Виктория ясно дала это понять. И мы с Рэймондом уверены, что от тебя тут нет проку.

– Я уеду, когда она будет готова, – ответил юноша. – Ну же, – обратился он к девушке. – Собирай вещи.

– Нет.

– Давай, я же тебе сказал.

– Я не поеду.

– Сынок. Ты туг на ухо? Ты ее слышал и меня тоже.

– А вы слышали меня, – возразил юноша. – Черт возьми, – снова обратился он к девушке, – скорее уже. Собирай вещи. Поспеши.

– Нет.

Парень вскочил, обежал стол и схватил ее за руку. Дернул ее вверх со стула.

– Черт возьми, давай. Я же тебе говорю. Шевелись.

Братья подошли к нему, обогнув стол.

– Сынок. Оставь ее в покое. Отпусти ее.

Парень дернул ее за руку. Ребенок упал на пол, ударился и заревел. А она выдернула руку и наклонилась, чтобы поднять малышку. Та громко рыдала.

– Извини, – сказал он. – Я не хотел. Просто пойдем. Она ведь и моя тоже.

– Нет! – вскричала девушка. – Я не пойду. Мы не пойдем.

– Довольно, – сказал Гарольд. – Достаточно.

Братья взяли его под руки, и он сопротивлялся, поэтому они подняли его в воздух, дергающегося и извивающегося, вопящего, вынесли из дома – они были тверды, решительны и сильнее его, – стащили его с крыльца и вынесли к воротам.

– Отпустите меня!

Они опустили его на гравий.

Парень оглянулся на них.

– Ладно, – проговорил он. – Я уеду, пока.

– Не возвращайся.

– Вы обо мне еще услышите, – пригрозил он.

– Не смей больше донимать ее.

Он отвернулся, подошел к машине, сел в нее, завел, сделал разворот, рассыпая из-под колес гравий, с ревом промчался мимо дома по дорожке, выехал на проселочную. Братья Макфероны вернулись в дом. Девушка снова сидела за старым столом, держа малютку на руках. Та притихла, только слегка всхлипывала.

– Все нормально, Виктория? – спросил Рэймонд.

– Да.

– Тебе не больно?

– Нет. Но он меня напугал. Я пыталась его сдержать, говорила с ним, ждала, что вы вот-вот вернетесь. Я запаковала кое-что, тянула время, надеясь, что вы заглянете в дом, как только сможете.

– Как думаешь, он вернется? – спросил Гарольд.

– Нет.

– Но он может. Как по-твоему?

– Не знаю. Возможно. Но, думаю, он просто показушничал.

– Ты ведь не хотела уехать с ним? – уточнил Рэймонд.

– Нет. Я